"Прогресс состоит не в замене неверной теории
на верную, а в замене одной неверной теории
на другую неверную, но уже уточнённую"
– СТИВЕН ХОКИНГ,
физик-теоретик в области Большого взрыва и "чёрных дыр"
основоположник квантовой космологии и термодинамики
на верную, а в замене одной неверной теории
на другую неверную, но уже уточнённую"
– СТИВЕН ХОКИНГ,
физик-теоретик в области Большого взрыва и "чёрных дыр"
основоположник квантовой космологии и термодинамики
Одиноки ли мы во Вселенной?
Есть ли какие-то границы у окружающего нас пространства и времени?Существует ли бог или какие-то высшие силы?
Какова цель наших жизней?
Что будет после смерти?
Вокруг нас мелькали года, уносившие в небытие нашу память, летели столетия и тысячелетия, озаряемые вспышками войн и научных достижений, в проходящих эпохах сменялись культуры и смешивались народы, отбивая смазанные точки меж условными эрами прогресса и эволюции… Но эти пять вопросов… Они всегда были с нами. Согласитесь, что у каждого из нас наступали такие моменты, когда мы задавали эти вопросы – кто-то самому себе, а кто-то – другим людям. И так на протяжении всей нашей жизни, всей нашей истории...
Не кажется ли вам это странным? Почему человек с такой же назойливостью не задаётся вопросом, вроде "сколько будет дважды два?" Быть может потому, что ответ на него уже известен?
А что же с теми пятью вопросами? Ведь дискуссии вокруг них не смолкали никогда, а лучшие умы Человечества продолжают и до сих пор биться над их разрешением! Бесспорно, что много кто в нашей истории пытался дать ответы на эти вопросы: какие-то древние верования, религии, философия и научные изыскания, в конце концов! Однако, истину мы так и не узнали, раз до сих пор заняты поиском ответов. Ну, или, по крайней мере, уже полученные ответы не звучали достаточно убедительно и их попросту невозможно было доказать.
Мы с такой настойчивостью пробуем разгадать извечную загадку окружающего нас мира, что порой кажется, будто бесконечный поиск ответов на эти, в общем-то, простые вопросы заложен в нас генетически или даже на подсознательном уровне. Как будто, мы рождаемся и приходим в этот мир с единственной целью – найти ответы на эти пять главных вопросов…
Но что, если эта наша неутолимая жажда – всего лишь определённый тонкий механизм, направляющий нас по необходимому жизненному пути, некий вектор стремления всех и каждого? Тот самый стимул, что двигает наше общее и индивидуальное развитие и позволяет добиваться каких-либо необходимых целей. Опять же – необходимых. Но кому необходимых?
Вот взять, к примеру, обычный калькулятор, задача которого в том, чтобы облегчить человеку выполнение простейших вычислительных операций. Вот мы нажимаем на кнопки и, тем самым, вводим ему задачу: "2+2=". На дисплее появляется ответ: "2+2=4". Этот ответ – результат внутренних вычислительных операций калькулятора, программно заложенных в него человеком – то есть, заложенных искусственно.
Но представьте себе на минутку, будто наш калькулятор разумен и даже обладает собственным самосознанием! Однако, при этом его электроника, равно как и сама конструкция, попросту не позволяют ему увидеть человека или как-либо по-другому ощутить наше присутствие. Каков будет мир глазами калькулятора?
Мы пробуем на нём считать, а он всего лишь воспринимает появляющиеся, как будто бы из ниоткуда, символы на своём дисплее. Но, что самое интересное, он автоматически будет и сам воспроизводить похожие символы. Как он расценит это? Как врождённый инстинкт? Или как реакцию своего организма на окружающую среду? Возможно, что со временем, калькулятор заметит, что некоторые символы или их сочетания появляются чаще других, а на определённую последовательность знаков его дисплей реагирует всегда одинаково – выводя один и тот же символ.
Но, к сожалению, какие бы теории не строил наш помощник-калькулятор, и какие бы гипотезы он не выдвигал о предназначении этих странных знаков на своём дисплее, всё это останется лишь его вопросами без ответов. Разумеется, до тех пор, пока он не сможет познакомиться с Человеком. И тут возникает вполне закономерный вопрос: а нужно ли это Человеку, который изначально создал его таким, каков он есть – то есть, не имеющим возможности как-либо осознанно взаимодействовать с нами?..
Все эти мысли сейчас назойливо крутились у меня в голове, полностью обволакивая разум, как густой туман, который обволакивал наш одиноко несущийся по шоссе автомобиль.
Мы уже четвёртые сутки в пути, и я смертельно устал. Ченг постоянно или на телефоне, или роется в своём ноутбуке, что-то бормоча при этом на китайском – по интонациям похоже, будто ругается.
В первый же день, когда ещё он был за рулём, мы сумели какими-то тайными тропами вырваться из перекрытого Пекина, но после того, как я сменил его где-то в районе Яньчи, Ченг Ху, видимо, окончательно отошёл от стресса, и с головой погрузился в свои гаджеты, лишь время от времени выступая в роли моего штурмана по бескрайнему Китаю.
Вот и сейчас он разговаривал с кем-то из своих многочисленных китайских коллег и знакомых, одновременно ища что-то на спутниковой карте в ноутбуке:
– Чен-ма? Чонг-фу! Лианг Чжоу, щи-да?! Сье-сье, Минь, тинь-бу вуа као-тцинци! – неожиданно громко затараторил Ченг, разбудив дремавшую на заднем сидении Софи.
ПРИМЕЧАНИЕ АВТОРА :
переводы с других языков, значения незнакомых слов, фраз и терминов,
вы всегда можете найти, воспользовавшись специальным разделом
Впервые за последние дни в его голосе прозвенели оптимистичные нотки, поэтому я, собравшись с духом, решился задать ему простой, но важный, вопрос:
– Какие новости?
Господин Ху закинул свой телефон в бардачок, после чего перевёл на меня такой взгляд, будто я ему уже крайне надоел, хотя за последние часов пять, с тех пор как уснула синьорина Софи, я не произнёс ни слова!
– Я, наконец-то, нашёл нам проводника, сяньшэн Конте! Мой старый друг Мин договорился с мужчиной по имени Лианг Чжоу – он ждёт нас в Нагчу.
Сзади зашуршала пледом мадемуазель Мортемар, и я автоматически взглянул в зеркало заднего вида:
– Вы слышали, Софи? У господина Ху, кажется, отличные новости!
– Да, спасибо, Рикардо! Меня как раз и разбудила эта оживлённая дискуссия по телефону, – спросонья пролепетала прекрасная Софи, – Скажите, господин Ху, – тут же обратилась она к Ченгу, – а что слышно о ваших китайских душегубах?
Ченг бросил короткий взгляд в зеркало, после чего снова угрюмо уткнулся в свой ноутбук:
– Хорошего мало, – грубо ответил он, – Когда они поняли, что прокололись с аэропортами и вокзалами, то об инциденте доложили на самый верх. И они уже знают, куда мы направляемся...
Я опять посмотрел в зеркало, где встретился с испуганным взглядом Софи – она ещё не отошла от случившегося. По правде говоря, у меня в памяти тоже постоянно всплывали картины того напряжённого разговора с военными в подвале дома Ченга, и, последовавшей за ним, потасовки с подачи Таманяна. Кажется, это именно он тогда и сделал первый выстрел, выхватив из кобуры китайского офицера пистолет. В одно мгновение в тесных подвальных помещениях вспыхнула целая перестрелка. Честно признаться, я не помню, как сумел выскочить наружу, но стрельба продолжалась и там – шансяо Тао Ван, кажется, просто решил тогда всех зачистить от греха подальше. И вот во всём этом хаосе, что творился на территории коттеджа Ху, я чисто инстинктивно бросился на поиски Софи. Я нашёл её в саду на заднем дворе – она была полностью дезориентирована и неумело зажимала перебитую пулей артерию на шее уже холодного Стефана. Кое-как оттащив Софи от его трупа, я крепко схватил её за руку и побежал, сам не зная куда. Выбежав на какую-то дорожку, я налетел на выскочивший из-за живой изгороди автомобиль, который резко остановился, с шумом скользнув колёсами по гравию. Задняя дверь гостеприимно распахнулась, и я на автомате бросился туда, увлекая за собой уже абсолютно невменяемую и ничего не понимавшую Софи...
– Ну, можем бросить машину в Нагчу и дальше с проводником двигаться пешком, – предложил я сейчас первое, что пришло мне в голову.
– По всей видимости, так и придётся поступить, - неуверенно отозвался Ченг, – Только это затянется ещё дня на четыре. Кайлас находится в округе Нгари, в нескольких десятках километров от Нагчу. В общем, я считаю, что для начала надо живыми добраться к проводнику, а там уже решать, как двигаться дальше...
– Господин Ху... – попыталась что-то сказать Софи, как Ченг её тут же оборвал на полуслове:
– Машину бросим однозначно!
Мадемуазель Мортемар с негодованием дёрнулась и отвернулась к окну. Ей было страшно, и она хотела, как можно скорее пересечь границу Китая, а не, наоборот, задерживаться тут ещё дольше. Но, к сожалению, мой голос разума подтверждал, что в случае успеха только план Ченга мог стопроцентно гарантировать нам жизнь.
– Думаю, где-то здесь и бросим её, – уже задумчиво произнёс Ченг, водя указательным пальцем по карте на экране своего ноутбука, – Будем надеяться, что Мин оставит нам пару своих вездеходов. Но самое главное – будем надеяться, что на него не выйдет шансяо Ван... – мрачно закончил Ченг и затих, дав окутать нас липкому чувству тревоги.
Я опять посмотрел в зеркало – Софи продолжала молча разглядывать начавшие сползать по стеклу капли дождя. По её щеке вдруг прокатилась такая же, как за окном, капля. Софи тотчас зажмурилась, и плечи её беззвучно задрожали. Она не хотела, чтоб кто-то слышал и знал, что она плачет, поэтому я оторвал свой взгляд от зеркала и попытался сконцентрироваться на пустой дороге. Сердце щемило от мысли, что я не могу сейчас хотя бы просто её обнять и успокаивающе провести ладонью по её волосам.
Мысли о главных и неразрешимых вопросах вновь заняли мою голову. Пожалуй, сейчас я уже смог бы ответить на все те вопросы. Я знаю, что они тревожат и вас – я постараюсь дать ответы и вам. Не знаю, поймёте ли вы меня, но я попытаюсь...
Дата неизвестна;
Местоположение не идентифицируется.
– Что ж, меня зовут Рикардо Конте, по национальности я – итальянец. Родился в Неаполе в 89-ом, и ещё с юношеских лет стал увлекаться антиквариатом и предметами старины. Конечно, в более зрелом возрасте моя тяга к предметам давно ушедших лет стала носить сугубо финансовые интересы, и так моё подростковое хобби переросло, фактически, в мою профессию. Всю жизнь, сколько помню, я регулярно посещал знаменитую антикварную ярмарку в Ареццо, а ещё меня частенько можно было встретить прогуливающимся старыми улочками Рима, где я с рук за бесценок скупил вот уже не одну сотню превосходных раритетных экземпляров разных направлений, завалявшихся на дедушкиных и бабушкиных антресолях, чердаках и подвалах чёрт знает с какого ещё года, и, впоследствии, отреставрированных за умеренную плату, после чего выгодно мною проданных с молотка, чтобы пополнить все эти бесконечные коллекции именитых ценителей действительно редких и раритетных вещей по всему миру.
Но это – так, для завязки сюжета, как говорится. Моя же настоящая история началась в 2025-ом году, когда в этом злополучном Ареццо я наткнулся на сомнительного качества картину без рамки. Художник изобразил на ней типичный французский пейзаж примерно начала 20-го века с Эйфелевой башней на переднем плане. Поначалу я цепким оценочным взглядом скользнул было по картине, но тут же пришёл к выводу, что интереса она, в общем-то, не представляет. Как и тот неприятный, грязный и косматый старик, её продающий. Но буквально пройдя дальше пару шагов, в моей голове будто бы что-то перемкнуло. Я резко остановился и снова вернулся к картине. В этот раз я уже внимательно всмотрелся на изображённую маслом всемирно известную достопримечательность Парижа. Я и сам время от времени бывал в столице Франции, куда пару лет назад всё же решилась переехать из Марселя одна моя богатая клиенточка по имени Софи Мортемар. Ах, Софи, Софи! Так что, как видите, с Эйфелевой башней я был, в принципе, знаком в достаточной мере, и, что характерно, неоднократно видел её своими собственными глазами.
И вот я всё смотрел на это потускневшее от вековой подвальной сырости и возмутительного хранения полотнище пока ещё неизвестного мне и, пожалуй, всему остальному человечеству, мастера. Что-то тут было такое странное, непонятное, что цепляло взгляд и даже слегка вводило в ступор. И тут я понял, в чём причина! Изображённая на картине башня имела не привычные моему глазу четыре опорные "лапы"-колонны, а почему-то целых восемь!
"Или же художник попался невнимательный, или же он просто рисовал по памяти, с которой у него, как очевидно, были явные проблемы", – тут же материализовалась в моей голове мысль. Однако, исходя из собственного опыта, слова "невнимательность" и "художник" ещё никогда при мне не употреблялись в одном предложении. Да, и не знаю, но я что-то за всю свою жизнь не встречал и даже не слышал о подобного рода кощунственных изображениях главной достопримечательности французской столицы в работах европейских художников начала прошлого века. А, беря во внимание сам возраст холста и запечатлённый на нём временной промежуток, я сомневаюсь, что автор таким образом решил пошутить или попросту передать какое-то своё, особенное, видение башни. Как-то, знаете ли, стиль написания этого пейзажа наверняка был классическим, да и авангардизм в то время только-только начал зарождаться в искусстве, и ещё не представлял собой такие шипучие хитросплетения, как сейчас, от которых меня всё чаще берёт оторопь, а моё видение прекрасного вынуждено морщится, как от лимона. История о таких забавных случаях действительно упрямо молчит.
Тогда я аккуратно поинтересовался у старика-продавца, знает ли он, что на этой картине изображено? Старик ответил, что конечно знает: Эйфелева башня, которую написал с реальной фотографии в самом начале своей блистательной карьеры какой-то знаменитый художник, чьё имя он, к сожалению, не помнит. Помнит только, что этот художник был другом детства его отца. Якобы, после окончания школы, молодое дарование со своими родителями посетил Париж, откуда и привёз ту самую фотокарточку Эйфелевой башни, которая так понравилась отцу моего престарелого собеседника. И вот, тот парень-художник в знак дружбы написал с фотографии картину, которую и подарил своему школьному другу. Как я не расспрашивал, но, похоже, больше этот старик и вправду либо ничего не знал, либо попросту уже ничего не помнил в силу своего возраста.
В общем, эта забавная история оборванца-старика, которой вот уже сто лет в обед, меня почему-то действительно заинтриговала, и я решил прикупить эту странную картину за смешные, в общем-то, для меня пять евро, даже не начав, как обычно, торговаться. А старик, похоже, был рад и этим грошам, так что все остались довольны заключённой сделкой.
Так как картины и живопись в целом никогда не были моей сильной стороной, то я всегда старался с этим направлением не пересекаться в своей относительно честной трудовой деятельности, боясь, что смогу, попросту говоря, пролететь с деньгами. Поэтому я моментально пораскинул мозгами и решил по возвращению в Неаполь сразу сделать несколько экспертиз, чтобы установить реальную дату написания этого "шедевра" и заодно посоветоваться с парой-тройкой экспертов по части классической живописи из моего окружения, чтобы элементарно узнать примерную оценочную стоимость, если таковая вообще имеется, в любом случае, выгодно приобретённого мною холста. Но самое главное казалось мне совсем уж нереальным – я твёрдо решил выяснить имя автора этой мазни. Ведь он, судя по всему, мог действительно быть всемирно известным художником, а в своих руках я сейчас мог держать вполне кругленькую сумму, вырученную от продажи ранее неизвестной его работы. С такими мыслями я бодро дошагал до самого фойе своего отеля, на пороге которого меня и застал тот самый роковой звонок прекрасной синьорины Софи.
После приятного обмена любезностями, который впервые за все эти годы оказался ошеломительно коротким, но всё таким же приятным, она с беспокойством в голосе и на весьма повышенных тонах вкратце описала свою проблему и просила вылететь к ней во Францию буквально тотчас – ближайшим же рейсом. Если я правильно понял всю ту её скороговорку по телефону, состоящую по большей части из французских слов вперемешку с итальянскими и вкраплениями английских, то, кажется, она чисто случайно натолкнулась утром на местном еженедельном аукционе на что-то необычное. Софи была не прочь прикупить какой-то мебельный гарнитур середины семнадцатого века, но цена ей показалась слегка завышенной, поэтому ей якобы требуется мой совет. Я должен был своим профессиональным взглядом окинуть те драгоценные табуретки или что-то в этом роде, на которые она положила глаз, назвать свою оценочную стоимость этого гарнитура и, по возможности, дать дельный совет, стоит ли его через какое-то время попытаться перепродать. Ну, и, если стоит, то на каком аукционе и в какой момент, чтобы получить максимальную прибыль с продажи.
Но самое загадочное в этой нескладной просьбе то, что мадемуазель Мортемар была чем-то серьёзно взволнована. И причина была явно неставшая уже обыденностью для нас обоих слегка завышенная цена на каком-то местечковом аукционе с извечным недобором грамотных специалистов-оценщиков. Основную причину своего звонка она таки приберегла под самый конец нашего разговора, когда я дал уже своё согласие, и мы успели договориться о встрече.
Софи, как бы ненавязчиво намекая, специально несколько раз повторила мне то, что описание лота было несколько неточное, а данный гарнитур даже отдалённо не выглядит выполненным в распространённом тогда по всей Европе стиле барокко, а скорее напоминает собой ранний ампир, появившийся и вошедший в моду аж спустя полтора столетия после официально задокументированного появления на свет этих непонятных предметов мебели, принадлежавших в свою очередь каким-то непонятным средневековым французским аристократам. Документы и экспертизы вроде бы реально были в полном порядке, но вот, кажется, продавец попался слегка хамоватый и довольно раздражённо стал отвечать, когда Софи попробовала с ним завести беседу и задать несколько уточняющих вопросов на тему несоответствия стиля гарнитура эпохе его изготовления.
Знаете ли, у людей нашего круга общения и работы, подобный эмоциональный негатив как правило отсутствует, так как в нашей среде вращается в основном потомственная интеллигенция и люди из высшего общества, чья жизнь уже состоялась, а вся эта продажа и коллекционирование дорогого раритета является ничем более, как обычным хобби. И вести себя бестактно и бескультурно, считая, что не имеет смысла метать бисер перед свиньями, можно было, в принципе, позволить себе только с теми людьми, которые не вращаются регулярно в нашей среде, не являются завсегдатаями разнообразных торгов и многочисленных антикварных аукционов, и вообще ничего не смыслят во всех тонкостях работы среднестатистического скупщика ли, антиквара или того же оценщика редких предметов. Ну, и, естественно, нам, как правило, тоже практически не о чем дискутировать с теми, кто не является владельцем дорогой коллекции настоящих произведений искусств. Кстати, большинство людей из моего списка контактов, например, вообще считают нецелесообразным вступать в полемику с рядовыми профанами о вещах, представляющих мировую историческую ценность и несущих культурное наследие – всё равно не поймут и не прочувствуют. И мы все, без преувеличения, за многие годы уже чуть ли не в лицо друг друга знаем и чуем за километр "своего" человека.
Софи же всю свою жизнь, как и я, принадлежала именно к той категории людей, про которую я вам сейчас так вдохновлённо рассказывал. Поэтому не было ничего зазорного в том, что она вежливо попросила дать вразумительное объяснение феномену того гарнитура, прозрачно и тонко подводя свою мысль к тому, что в приличном обществе и на приличных торгах не принято заниматься мошенничеством или жадно заламывать совсем уж несусветные цены, выставляя в описаниях лота некорректные даты, дабы поднять первоначальную стоимость. И хоть гарнитур ей действительно приглянулся исключительно с эстетической точки зрения, она всё же разумно не хотела покупать свинец по цене золота, попытавшись самостоятельно облагоразумить продавца и вообще разобраться в этом вопросе. Всё, что я понял из объяснений Софи – хозяин гарнитура повёл себя высокомерно по отношению к мадемуазель Мортемар, как будто он разговаривал не с признанным специалистом в этой области, а просто с очередной богатенькой дурочкой, абсолютно ничего не смыслящей в антикварной мебели, но всё же решившей провести время на аукционе из-за своего страстного желания хоть куда-нибудь пристроить нескончаемый денежный поток своего покровителя. Ну, вы понимаете: ведь антиквариат — это круто! Да, такие случайные люди иногда появляются в нашей среде.
Подобное недоразумение случилось с Софи впервые, и она от возмущения и, в силу довольно нежного по моим меркам возраста, на какое-то время слегка утратила уверенность в себе, растеряв на непродолжительный промежуток времени свой бесценный опыт одного из самых изысканных коллекционеров Центральной Европы, поэтому и решила обратиться ко мне не только за квалифицированной помощью, но и просто за обыкновенной человеческой поддержкой. Ну, и, конечно же, её мучили вопросы по части происхождения этого чуда, которое было официально задокументировано и позже подтверждено действительно известными в Европе экспертами, с которыми, кажется, мне уже приходилось работать. И ещё – почему никто на торгах, кроме неё, не поднял этот щекотливый вопрос, как будто всё было в порядке вещей? Получилось, скорее, даже наоборот – все присутствующие, со многими из которых она была лично знакома уже не первый год, внезапно стали бросать в сторону Софи и её вполне справедливых претензий свои недоумённые взгляды, в которых буквально читалось отношение к мадемуазель Мортемар как ко внезапно спятившей.
Ответы она рассчитывала, опять же, получить от более опытного антиквара – мсье Конте, то бишь – меня. К тому же, я был единственным оценщиком и её советником, которому дорогая Софи безоговорочно доверяла на протяжении вот уже семи с хвостиком лет, а я, в свою очередь, всегда старался ради неё держать марку и никоим образом не запятнать свою репутацию. Даже сейчас, несмотря на терзавшую меня тайну только что приобретённого холста и жгучего желания срочно возвращаться в Неаполь для осуществления своего плана относительно приобретённой картины, я всё же правильно расставил приоритеты и твёрдым голосом пообещал немедленно вылететь в Париж, чтобы лично взглянуть на тот странный гарнитур и сопровождающие его бумаги, а после помочь уладить все возникшие вопросы, и, если потребуется, даже выступить в роли посредника мадемуазель Мортемар при заключении ею сделки на приобретение прекрасных трёхсотлетних столов и стульев. Хотя, признаюсь, меня несколько насторожило как поведение Софи, так и её загадочные объяснения сложившейся ситуации – честное слово, на неё это было совсем не похоже, и это была просто бессмыслица какая-то!
Собственно говоря, мы познакомились с очаровательной Софи на её двадцатилетие в ресторане гостиницы, расположенной в историческом центре Будапешта, где я тогда не совсем легально заключал сделку на приобретение контрабандно вывезенных из Египта украшений с мумии одного фараона. Синьорина Мортемар тогда сидела за соседним столиком с кем-то из своих родственников, который как раз поднимал бокал шампанского в честь её дня рождения. Во время тоста, она слегка оглянулась в нашу сторону, как моментально своим профессиональным взглядом заядлого коллекционера определила происхождение, редкость и примерную стоимость той побрякушки, которую мне как раз только что передал мой новый партнёр по бизнесу, чтоб я мог лично ознакомиться с товаром. Софи вскочила со своего места, огненной фурией подлетела к нам и резко вспыхнула, спровоцировав небольшой скандал, в котором она с негодованием отметила, что подобным вещам место исключительно в национальных музеях, а не в частных коллекциях. В отличии от своего напарника, вдруг начавшего яростно защищать свою точку зрения, я тогда просто любовался ей, молча слушая, и в собственных мыслях отчасти соглашался с её словами. Ведь эти украшения действительно до недавнего времени пребывали в Каирском музее, где стараниями моего чрезмерно вспыльчивого партнёра по сей день вместо них всем посетителям демонстрируются искусно сделанные подделки. Юная же Софи довольно быстро отошла от гнева, и мы смогли познакомиться, найти общий язык, отметить её день рождения и мою сделку, а после – даже обменяться контактами на будущее.
И вот, с тех пор мы постоянно поддерживали связь и даже иногда налегке и без повода гостили друг у друга, но такой, как сегодня, я её ещё никогда не видел. Судя по разговору и срывающемуся голосу, это была, скорее, какая-то переполошённая шестнадцатилетняя школьница перед экзаменом, а не весьма сдержанная, воспитанная и респектабельная потомственная французская герцогиня мадемуазель Софи Мортемар. Однако, милая синьорина Софи, пребывавшая на тот момент в полной растерянности, всё равно не забыла про мои дорожные расходы. Их мадемуазель Мортемар обещала возместить мне в полном объёме, хотя в этом никогда и не было нужды – я всегда был счастлив лишний раз навестить эту чудесную девушку! Лишь бы она пригласила, конечно же... Что, к моему огорчению, случалось не так часто, как те же неестественно сухие телефонные разговоры или, того хуже, безэмоциональные холодные переписки по интернету, перемежавшиеся нашими общими рабочими моментами...
Что ж, милая Софи, я всегда был искренне рад нашим недостаточно частым встречам, но в тот раз ты меня, сама того не подозревая, втянула в поистине безумнейшую трясину, из которой у меня теперь уже нет другого выхода, кроме как погрязать в ней всё глубже и глубже, пытаясь где-то там нащупать дно. Я до последнего надеялся, что, возможно, однажды ты вдруг станешь относиться ко мне хоть чуточку теплее, и моя жизнь будет иметь своей целью любовь, а не то, чем я, в итоге, был вынужден её заменить... Ну, во всяком случае, тогда я хотел, чтобы наше общение не происходило в извечном ключе делового сотрудничества с выгодным бизнес-партнёром. Может, потом ты всё же решила бы перейти к более тесным взаимоотношениям со мной, как с человеком?..
Впрочем, я отвлёкся. Спустя пять часов Софи стояла вместе со мной на площади Трокадеро в Париже и загадочно улыбалась, глядя на моё лицо, на котором, наверное, читалось, мягко говоря, небольшое удивление. А если быть совсем уж откровенным, то это было, скорее, состояние дикого шока. Передо мной, как и на той картине, на восьми "лапах" возвышалась Эйфелева башня! Я просто не верил своим глазам – как так? Как это было вообще возможно, если она всегда имела всего четыре колонны в своём основании?
– Что ж, мсье Рикардо, сейчас убедились? – Софи перевела взгляд с башни на моё лицо и тут же весело рассмеялась, – Вам нужно чаще давать себе отдых или чаще посещать Париж. Давайте теперь вернёмся к нашему разговору о том гарнитуре, – синьорина Мортемар слегка дотронулась до моего плеча, как бы пытаясь вывести меня из ступора, но мой взгляд всё равно оставался прикован к нижнему уровню башни.
Тогда я хотел было ответить что-то про достаточное количество посещений мною Парижа, чтобы запомнить раз и навсегда внешний вид Эйфелевой башни, но мой хаотичный поток мыслей прервала вибрация мобильного телефона.
Я достал из кармана пиджака свой телефон и посмотрел на дисплей: звонил один из моих старых знакомых. Ченг Ху не был коллекционером, а, скорее, являлся моим конкурентом – причём более серьёзным и влиятельным, чем это можно было себе представить. Фактически ни одна мало-мальски достойная сделка в Азии не заключалась без его пристального внимания и, соответственно, отчисления процента на его постоянно растущий счёт в банке. Китайское правительство официально, конечно, боролось с коррупцией и с подобными Ченгу личностями в целом. Но всё же такой влиятельный и весьма осведомлённый во многих аспектах человек, как господин Ху, находился примерно на одном уровне власти с самой Коммунистической партией Китая, поэтому правоохранительные органы его, закономерно, не трогали. Откровенно говоря, в наших кругах даже ходили слухи, что он дышит, пока сотрудничает с Центральным комитетом Партии и Министерством государственной безопасности КНР. Так или иначе, он был вхож во многие высшие круги мирового сообщества, имел свои интересы в разных прибыльных отраслях бизнеса, а также всегда был в курсе мировых событий и закулисных интриг, поэтому я вполне допускаю обоснованность подобных слухов.
Сейчас же я был несколько удивлён его звонку, так как последний раз мы пересекались, когда я два года назад представительствовал паре богатых наследников из Бремена во время продажи ими части Янтарной комнаты богатому китайскому коллекционеру.
Более полувека комната тайно находилась в частной коллекции Гюнтера Крюгера, который незадолго до своей кончины внезапно решил передать её обратно в Россию. Естественно, что такое... Как бы это сказать? Ну, скажем так, слегка затянувшееся незаконное владение национальным и культурным наследием целой страны породило бы бурю негодования по всему миру, если бы всплыло в мировой прессе. Не говоря уже об изрядно подмоченной репутации германских спецслужб и всяческих попытках очернить имя самого коллекционера очередной спекуляцией на теме Второй Мировой Войны. Поэтому правительством Германии был придуман и отчасти разыгран целый спектакль по её постепенной передаче России в виде жестов доброй воли. Так, в 2000-ом году, министром по делам культуры ФРГ первая часть комнаты, состоящая из флорентийской мозаики и янтарного комода, внезапно и совершенно удивительным образом обнаруженных на территории Германии, была официально передана российскому правительству, что должно было положить начало возвращению комнаты домой.
К сожалению, старик Гюнтер скончался раньше, чем успел передать следующую часть. Спустя десяток лет улаживания, возникших на этой почве, конфликтов с государством, его сыновья решили распорядиться наследством по-своему. Комната стала по-тихому и в обход аукционов расходиться по всему земному шару, не забывая попутно чуток пополнять карманы около десятка высокопоставленных чиновников Германии.
И вот, в 2018-ом, одну из частей Янтарной комнаты решил купить за баснословные деньги какой-то китайский миллиардер. Я тогда выступал в роли независимого оценщика и представителя братьев Крюгер, а господин Ху занимал ту же роль, но только со стороны разумно пожелавшего остаться неизвестным китайского коллекционера. С тех пор мы не встречались лично, но Ченг Ху незримо присутствовал при всех моих сделках в Китае. К слову сказать, без его покровительства мне так и не удалось бы вывезти из Италии в Китай три скрипки Джузеппе Гварнери, которые я до сих пор считаю лучшей продажей в своей карьере.
– Рикардо Конте, слушаю вас господин Ху, – я всё же отвлёкся от детища инженера Эйфеля и поднял трубку.
– Сяньшэн Конте, добрый вечер, – вежливо поприветствовал меня Ченг.
Я понимал, что раз Ху звонит мне лично, значит у него есть действительно веская на то причина, поэтому любопытство стало потихоньку захлёстывать меня, вытесняя мои мысли о картине, Эйфелевой башне и гарнитуре синьорины Софи. Ченг же не стал утруждать себя любезностями, принятыми в европейском обществе, и сразу перешёл к сути:
– Я хотел бы получить вашу консультацию. Вы не могли бы сейчас вылететь в Пекин? Естественно, что я оплачу все ваши издержки, если таковые имеются. Очень важно ваше личное присутствие.
Я был в недоумении: какая консультация могла потребоваться Ченгу, который имел настолько солидный багаж знаний и опыта, что и сам мог проконсультировать кого угодно?
– Простите, господин Ху, но я вас не совсем понимаю. Не могли бы вы уточнить – какого плана консультация вам необходима?
В трубке повисло слегка напряжённое молчание. После чего Ченг сухо ответил:
– А вы приезжайте, и я вам всё расскажу. Не заставляйте меня искать вас на карте Парижа.
Откуда он знал про то, что я нахожусь в Париже – одному богу известно. Но тон разговора был действительно решительным и серьёзным. Впрочем, и сами манеры господина Ху были такими же решительными, прямолинейными и даже с небольшим замахом на грубость.
– Хорошо, господин Ху. Но я, скорее всего, буду не один. К сожалению, мне ещё нужно некоторое время, чтобы уладить возникшие проблемы своего постоянного клиента, который так же не прочь побывать в Пекине в окружении хорошей компании, – после своих слов я вопросительно взглянул на Софи.
Она удивлённо приподняла бровь, после чего безразлично отвернулась, напряжённо всматриваясь в силуэт Эйфелевой башни.
– Жду вас в Пекине через одиннадцать часов. Ваш рейс через 35 минут. Поторопитесь, – в трубке послышались гудки.
Я молча положил телефон обратно в карман пиджака и взглянул на Софи.
– Появилось что-то поважнее? – с деланными нотками безразличия спросила она.
Я как мог объяснил Софи, что люди уровня Ченга Ху не звонят просто так. К тому же, проблему её гарнитура мы можем решить и во время перелёта. Честно говоря, я был уверен, что она была не прочь слегка развеяться и смотаться на денёк-другой в Китай. Тогда её просто смутило моё поведение – что я так легко согласился лететь на другой конец мира, хотя обещал провести это время с ней и её проблемными диванами.
Но уже сразу после посадки настроение синьорины Мортемар улучшилось, и она даже пробовала со мной шутить. Она действительно имела очень лёгкий и быстро отходчивый характер. Но мне было как-то не по себе – я всё же ощущал, как надо мной сгущаются тучи...
Бортовой журнал "Ориона-5", запись 01-0626.2025.08.27.52:
26 июня 2025;
Соединённые Штаты Америки;
Штат Флорида;
Остров Мерритт;
Космический центр имени Джона Кеннеди.
Человечество! Это слово стало значить для меня больше, чем что-либо в моей жизни, с того момента, как я выбрал для себя путь первопроходца. Уже сегодня технологическое развитие достигло того уровня, когда процесс приостановки жизни стал не только технически возможен, но и необходим. Например, в моём случае. Мы, люди, вошли в космическую эру и озадачены вопросами колонизации ближайших экзопланет.
Чисто теоретически – это возможно. Но сейчас это всё, что мы можем сказать. Не было ещё никаких экспедиций, не было никаких образцов и проб. И даже находясь в криогенной заморозке до момента прибытия на колонизируемую планету, невозможно передвигаться в космическом пространстве быстрее скорости света. А это значит, что на такой скорости дорога в один конец до ближайшей, вероятно наиболее пригодной для жизни, планеты обойдётся в двадцать три года. Проблема в том, что мы ещё не научились создавать двигатели, которые разгоняются даже до световой скорости. Всё, что мы могли – жадно смотреть в телескопы на все эти "глизе" и "кеплеры", вынашивая планы по колонизации и освоению Млечного Пути. Так было ровно до сегодняшнего дня…
Меня зовут Эндрю Мартинес, и я – астронавт, добровольно участвующий в программе космической экспансии "Созвездие-2". Уже завтра меня поместят в криогенную камеру, находящуюся на борту частично пилотируемого корабля "Орион-5" с первым экспериментальным двигателем, развивающим почти световую скорость, который после выхода на орбиту Земли, автоматически возьмёт курс на Глизе-667 Cc – самую изученную и одну из ближайших к нам экзопланет. Билет в один конец, и я не знаю, что меня там ждёт.
Проходя в непосредственной близости от орбиты планеты, бортовой компьютер отключит криогенную камеру, и я выйду из "заморозки", чтобы иметь возможность управлять посадочным модулем. Вслед за мной, на орбиту планеты должен выйти непилотируемый грузовой корабль со всем необходимым для создания полноценной колонии на Глизе. В мои задачи входит взять управление с поверхности планеты "грузовиком" и успешно его приземлить. После чего я должен приступить к созданию лагеря. И, если повезёт и всё пойдёт по плану, то через тридцать лет я должен буду встретить гостей – новых колонизаторов с Земли.
В общем, как видите, ничего сложного. Так что, пожелайте мне удачи и до встречи через пятьдесят три года!
27 июня 2025;
Китайская Народная Республика;
Город Пекин;
Район городского подчинения Чаоян;
Жилой массив "Дворец Фортуны".
– Стефан! Стефан! – едва завидев издалека фигуру длинноволосого парня, я замахал, что есть мочи, рукой, наполовину высунувшись из окна автомобиля.
Мы как раз въехали на территорию коттеджа Ченга Ху, который любезно выслал шофёра с машиной встретить нас в аэропорту Пекина. Я слегка напряжённо всматривался в окружающий меня пейзаж со стрижеными газонами, обдумывая своё положение и возможные варианты, где и как я мог чисто случайно перейти дорогу своему китайскому коллеге, как вдруг заметил на балконе самого коттеджа вышедших на перекур пару человек, среди которых была и знакомая мне фигура – молодой шведский антиквар Стефан Эклунд.
Несколько лет назад он сорвал мне сделку по приобретению коллекции оружия, обмундирования и снаряжения римского легиона начала четвёртого века нашей эры. Каким-то образом этот ушлый паренёк сумел найти контакты специально пожелавшего остаться неизвестным коллекционера, после чего перекупил все его вещички буквально за несколько часов до моего, заранее оговорённого, визита. Сделка сулила достаточно приятную прибыль, поэтому сказать, что я слегка расстроился – значит не сказать вообще ничего.
Стефан же в это время буквально заталкивал в аэропорту ящики с римской утварью в чартерный самолёт, как неожиданно нагрянул полицейский спецназ MEK. Груз был арестован, а сам Стефан еле сумел уйти от обвинения, воспользовавшись какими-то своими связями. Впрочем, единственное, что меня до сих пор утешает – сделка действительно была абсолютно незаконной, а на месте шведа вполне мог оказаться и я сам. Ну, а коллекция холодного оружия и кованых кирас Двадцать Второго Первородного легиона осталась у себя на родине и до сих пор хранится где-то на складах или в архивах полиции штата Рейнланд-Пфальц, всё никак не пройдя этап оценки и торжественной передачи в ближайший краеведческий музей Германии.
Горестное чувство от уже, казалось бы, лежавших в кармане денег, которые подло утекли в подвалы полицейского архива, объединило нас, так что после этого случая мы со Стефаном смогли даже подружиться и по-тихому провернуть вдвоём несколько увлекательных дел в Северной Африке. Синьора Эклунда увлекала исключительно военная тематика, и он, не смотря на свой возраст, считался отличным оружейным экспертом – если уж не лучшим в мире, так лучшим в Европе точно! Тогда, в Ливии, он шёл по следу генерал-фельдмаршала Роммеля, подхватывая кое-какие раритетные вещицы по пути к, утерянному историками и занесённому горячими песками, бункеру.
Там, в Ливии, должен был находиться штаб Пустынного Лиса, однако в начале сорок первого наши войска постигла неудача, и Роммель был вынужден прийти нам на помощь. После всё так стремительно завертелось, что уже весной фельдмаршал находился на берегу Нила, празднуя свою очередную блистательную победу. К счастью или к сожалению, но в свой полностью оборудованный и законсервированный бункер он так ни разу и не попал, а к концу войны о том подземном штабе Африканского Корпуса не осталось даже упоминаний, что открывало Стефану возможность не только почувствовать себя Говардом Картером, но и чуть-чуть приумножить свой "чёрный" банковский счёт.
Я же, со своей стороны, исполнял роль посредника, так как имел довольно внушительные связи в Германии. В частности, у меня были очень хорошие отношения с парой коллекционеров, являвшихся потомками офицеров Немецкого Африканского Корпуса, а также несть числа знакомств с просто богатыми немцами, заинтересованными в подобных находках.
Сейчас же я был действительно рад видеть бродягу-Стефана! И он, кажется, услышал мой радостный вопль, поэтому фигура на балконе моментально подняла руки, сложила их в замок, и энергично затрясла в приветствии.
– Кто такой этот Стефан? – заинтересованно спросила Софи, с любопытством вглядываясь в силуэты на балконе.
Почему-то я был уверен, что рассматривает она именно высокого и длинноволосого блондина-шведа, а не тучного синьора рядом с ним.
– Один мой хороший друг, – с загадочной улыбкой ответил я, – Мы вместе изучали историю римских легионов в полиции Германии.
Мадемуазель Мортемар недоверчиво покосилась на меня, после чего артистично отвернулась к окну, рассматривая прекрасные пейзажи летнего сада. Дескать, "ну и не рассказывай, не так уж и хотелось послушать". Я же продолжал вглядываться в фигуры на балконе.
"Неужели это Таманян курит со Стефаном?" – подумал я, узнав в излишне полном мужчине крупного российского антиквара.
Гурген Таманян на моей памяти никогда не покидал границы Москвы, предпочитая обсуждать все свои насущные проблемы в режиме видеоконференций. К тому же, он обладал весьма скверным характером и никогда не упускал возможности демонстративно показать свою исключительную важность и значимость. Мне лично не приходилось ещё вести с ним какие-то дела, но я много раз был невольным свидетелем того, что с ним было просто невыносимо вести вообще хоть какие-то переговоры и торги. Наверное, он и сам знал о таких чертах своего характера, поэтому и отгораживался от живого общения, как мог. А с другой стороны – может ему и так было вполне комфортно вести бизнес, не выезжая никуда из дома – кто знает?
"Да уж, если Ченг и его как-то смог вытащить к себе, значит дело действительно очень серьёзное", – пришёл я к выводу, и беспокойство с новой силой захлестнуло меня.
Наш Mercedes CLS припарковался у крыльца, шофёр суетливо оббежал свой автомобиль, открыл дверь мадемуазель Мортемар и галантно помог ей выйти из машины. Скорее всего, Ченг предупредил его о том, что Софи – герцогиня, так как мне, например, пришлось самостоятельно вылезать наружу: шофёр просто молча пялился на меня и даже не сдвинулся со своего места, чтобы проделать тот же трюк и с моей дверцей!
Выбравшись на улицу, я поднял голову и посмотрел на балкончик – Стефан и Гурген успели докурить и уже тушили в пепельнице окурки. Таманян бросил безразличный взгляд в нашу с Софи сторону, а потом молча направился в сторону двери, тотчас исчезнув в проёме. А мой шведский друг послабил галстук, после чего слегка перевалился через кованые перила балкона и тут же весело зашумел:
– Рикардо, дружище, сто лет не виделись! Как там старина Антонио? Доволен той масонской шпагой, которую я выслал ему на Рождество? Я её специально увёл в Америке прямо из-под носа самого Тони Градовича! Вот не поверишь: как увидел её, так мне сразу в голову и ударило – её хозяином должен быть только синьор Антонио Розетти! А сегодня, когда прилетел сюда, всё утро "шифровался", чтоб не попасться на глаза Тони, а потом оказалось, что его тут и нет, представляешь? А я-то, дуралей, полдня круги в саду наворачивал – подальше от шумных американских компашек! Они ещё, как назло, все кучковались внутри дома, у стола. Ну, я-то, как бы, уже и аппетит нагулял, а сунуться к ним в одиночку – страшно! Хорошо, этот русский, с кем мы сейчас курили, меня выручил! Я, кстати, с ним в том саду и познакомился – он тоже там бродил в одиночестве. Ну, я ему и рассказал про ту шпагу – всё, как было! А он мне и говорит – "Не бойся, парень, ты всё правильно сделал – нечего ему было на своей земле клювом щёлкать!" Представляешь? Пошли, говорит, лучше прогоним американцев от стола, а то уже есть охота! Каково, а? В общем, классный дядька оказался этот Гурген, жаль, что я с ним раньше не пересекался! Говорит, что первый раз так далеко от дома выбрался. И то только потому, что все наши собрались в одно время и в одном месте – первый раз такое. Ах, ну да, это ж китаец Ченг Ху всё и придумал – какое-то чрезмерно важное собрание хочет провести с антикварщиками, так что тут действительно целые кучи народу со всего мира. Больше, чем на аукционах в Лондоне, ей-богу! Помнишь-то Лондон, а? Как я тебе тогда помог египетские статуэтки продать, повышая на них цену? До сих пор от тебя благодарности не дождался! В общем, ладно, главное, что я тут с обеда нахожусь под защитой дяди Гургена, так что смог наконец-то спокойно со всеми тут перезнакомиться, не боясь, что кто-то мне может припомнить какие-то прошлые огрехи. А сейчас вот от скуки уже крыша едет! И дядя Гурген тоже говорит, что подустал – у него от гомона с непривычки голова разболелась. В общем, сейчас ждём только вас – вы последние! Эй, ну, давайте уже заходите скорее, а то стоят себе на пороге, как я не знаю кто!
Как вы заметили, я, итальянец, не сумел даже слова вставить в этот монолог Стефана. Поэтому нам с прекрасной Софи сейчас не оставалось ничего другого, как под подгоняющие жесты Стефана с балкона проследовать его же совету скорее заходить внутрь.
Да и, к слову, о статуэтках и "бесценной помощи" Стефана в их продаже: на самом деле этот чрезвычайно юркий швед мне тогда чуть не сорвал их продажу, трижды перебивая и так уже очень хорошую цену! При чём цифры он бахал, фактически, наобум, не зная даже реальной стоимости товара, так как не разбирался ни в чём другом, кроме оружия и военного снаряжения. Он тогда даже не счёл нужным предупредить меня о своей "гениальной идее", поэтому в те моменты, когда между ударами молотка тишину в зале просто-таки разрывали его нахальные возгласы откуда-то с галёрки, у меня внутри аж всё обрывалось! В те моменты мне больше всего хотелось набить ему морду, и я жутко переживал, что, действительно заинтересованная в покупке, дамочка сейчас плюнет на всё и промолчит, не став перебивать ту цену, которую Стефан успел сейчас задрать до небес. Конечно, потом бы ему пришлось заплатить, как того и требовали правила аукциона, но после аукциона мне надо было бы возвращать ему эти деньги вместе с тем процентом, который на ровном месте ушёл бы в карман распорядителю – не могу же я, в конце концов, обобрать на солидную сумму своего друга, каким бы дуралеем он не был...
А мы с Софи уже зашли внутрь дома, и оказались в довольно скромной по размерам прихожей, где нас уже ждал кто-то вроде китайского дворецкого:
– Наверху по лестница! Все много ждали вы, не задерживайте!
Софи взяла меня под руку, и мы по ступенькам поднялись в просторный зал на втором этаже. Слева и справа от нас действительно были, как выразился Стефан, "кучи народа". Кто-то приветливо помахал мне, кто-то лишь слегка обернулся в нашу сторону, разглядывая нашу парочку получше, а другие же небольшими компаниями просто стояли с бокалами в руках и полушёпотом что-то обсуждали на разных языках. Прямо перед нами был тот самый выход на балкончик, рядом с которым стояли два столика: один – с винными бокалами разной наполненности и бутылками из погреба Ченга, а другой представлял собой азиатское подобие шведского стола с какими-то закусками. Между столиками, чуть прислонившись к стене, в чёрном фраке стоял сам хозяин дома, который и устроил это, пожалуй, первое всемирное собрание антикваров и коллекционеров.
Как только мы с синьориной Софи зашли в зал, Ченг Ху звонко хлопнул в ладоши. Гомон вокруг резко стих, а, поднявшийся вслед за нами, китайский дворецкий закрыл за нами двери, оставив нас наедине с господином Ху. Ченг энергично сделал несколько шагов в нашу с Софи сторону, оказавшись таким образом почти в центре зала. Сейчас все взгляды были прикованы к нему: в некоторых читалась обыкновенная усталость, в других искреннее любопытство, а у кого-то не было уже ничего, кроме раздражения.
– Да, господа, этот вопрос интересует всех: "Зачем я вас здесь собрал?", – на очень приличном английском начал Ченг, после чего развёл руками и выдержал театральную паузу. – Сейчас в этом зале находятся все те люди, которые заключают чуть ли не девяносто процентов сделок по антиквариату и предметам старины от общего количества продаж всего того, что имеет историческую ценность.
На последнюю фразу господин Ху сделал особый акцент, после чего, видимо, для увеличения интриги, не спеша подошёл к одному из столиков, взял один из бокалов с вином, после чего продолжил:
– Сразу хочу упомянуть Вольрада фон Бредов из Гданьска, Гургена Таманяна из Москвы, Рикардо Конте из Неаполя и Тони Градовича из Бостона...
Стоящий рядом со мной молодой человек с аккуратной бородой, в кипе и чёрном костюме-тройке внезапно поднял руку. Ченг, заметив это, сразу поправил сам себя:
– Да, простите! Старина Тони сейчас находится в госпитале после сложной операции – пожелаем ему все скорейшего выздоровления! А сейчас на собрании присутствует его доверенное лицо – Майкл...
Хозяин дома сделал небольшую паузу, тактично показав, что не знает фамилии.
– Просто Майк! Я его адвокат и по совместительству – кузен! – весело произнёс поднявший руку парень, чуть разрядив обстановку.
– Да, и Майк – доверенное лицо господина Градовича, – невозмутимо продолжил Ху, – Именно с этими людьми сейчас и могут возникнуть некоторые проблемы, во избежание повторения похожих ситуаций я и был вынужден так оперативно всех собрать...
В зале сразу же наступила напряжённая тишина, которую почти моментально прервало чьё-то перешёптывание.
– Мои источники сообщают о некоторых дилеммах, с которыми им пришлось столкнуться по части нашего с вами общего рода занятий. Например, припозднившийся сяньшэн Конте озадачен холстом с Эйфелевой башней, верно?
Я посмотрел в глаза Ченга, пытаясь понять, к чему он клонит, и в то же время буквально почувствовал, как взгляды присутствующих обратились в мою сторону.
– Да, всё верно, – наконец выдавил я из себя, не желая показывать свою растерянность.
– Ничего страшного, мой друг, – сделал небольшой великодушный жест бокалом Ху, – Я сейчас объясню вам, в чём дело.
Мне показалось, что сейчас в зале наступила гробовая тишина. Ченг Ху мог теперь говорить всё, что угодно, и ему внемлили бы, как самому господу богу.
– Предупреждаю сразу – повторять не намерен. Поэтому слушайте всё очень внимательно – это, в первую очередь, в ваших собственных интересах, – тон Ченга стал суровее, – Все вы, наверняка, слышали о Шамбале – так называемом "Городе Богов" на Тибете?
Присутствующие продолжали молчать, внимательно ловя каждое слово влиятельного китайца, который, тем временем, продолжал:
– Вот уже более восьмидесяти лет Шамбала находится под контролем Народно-освободительной армии Китая и монахов, которые являются последователями, якобы исчезнувшей, философской школы Сарвастивада. Сама Шамбала представляет из себя вовсе не какой-то там божественный город из красивых легенд, а всего лишь небольшое поселение воинов-буддистов Маг-Цзал, которые с незапамятных времён являются хранителями... – Ченг поджал губы, пытаясь ясно и чётко сформулировать свою мысль, как, наконец, у него это получилось:
– Хранителями входа в параллельные миры, господа!
В зале начался неистовый галдёж! Ху специально выдержал паузу, дав высвободиться эмоциям людей, после чего чуть приподнял левую руку, как бы призывая всех замолчать. Шум потихоньку сник, и Ченг смог продолжить:
– Все вооружённые конфликты, которые вспыхивали на Тибете, а также все войны, которые там велись нашим правительством, имели одну единственную подоплёку – контролировать вход в другие измерения.
Где-то слева послышался тихий возглас – кажется, на португальском. Ченг в этот раз не повёл и ухом:
– Вход представляет собой густой туман, в центре которого находится искусственная каменная арка – так называемые, "Врата". Кем и когда она была создана – неизвестно, и даже сами монахи говорят, что она тут стояла ещё даже задолго до рождения Будды. Такие Врата на планете всего одни, и они только на территории Китая. Что же касается выходов, то их может быть множество и в разных точках земного шара. Самое интересное то, что человек, прошедший сквозь Врата, выходит в параллельном мире не в том же временном и историческом диапазоне, в котором он проходил через Врата в нашем мире, – Ченг сделал паузу, изучая нашу реакцию, – Видя ваше замешательство, я, пожалуй, проведу краткий ликбез по теме перемещения между мирами. Тем более, что я уполномочен это сделать, – Ченг не спеша поднёс к губам бокал, не сводя глаз с аудитории.
"Уполномочен? Кем уполномочен?" – моментально промелькнула мысль в моей голове.
Ху медленно сделал глоток вина, формулируя свои мысли далее:
– Ещё раз, чтоб вы понимали: наш мир не единственный. Существует бесконечное множество альтернативных, параллельных миров. В некоторые моменты, наша реальность расслаивается. Когда, например, одна страна объявляет другой войну. Мы продолжаем жить в своей реальности, где идут боевые действия, тогда как в параллельной реальности что-то повлияло на принятие этого решения, и война не была объявлена. Тот параллельный мир продолжает жить в мире и согласии. В одной реальности человек продолжает существовать с определённым принятым им решением, а в другой продолжает жить его двойник, который принял другое решение. Все эти миры, в общем-то, лишь незначительно отличаются друг от друга, всего лишь какими-то мелкими деталями, сходу и не заметными простому обывателю. Например, сяньшэн Конте мог бы и не заметить, что у Эйфелевой башни восемь оснований, если бы не бывал регулярно в Париже и не видел башню на четырёх лапах своими глазами. Это называется "эффектом Манделы". Люди, ощущающие на себе эффект Манделы, не принадлежат к той реальности, в которой они сейчас находятся. Они попали в параллельный мир и потому подмечают небольшие различия в тех вещах, о которых они прекрасно осведомлены. Наш друг Рикардо раньше не интересовался мировым автопромом, поэтому ему не будет бросаться в глаза тот факт, что, к примеру, в логотипе компании "Ford" имеется небольшая завитушка в букве "F", а в логотипе "Volvo" в верхнем правом углу присутствует стрелка. Даже если Рикардо сейчас специально хорошенько рассмотрит эти логотипы, то он всегда может потом свериться с логотипами этих автомобильных компаний в интернете и на официальных сайтах, убедившись в том, что этот завиток и та стрелка там, якобы, всегда присутствовали. К слову, проблема с доказательствами является ещё одной интересной деталью перемещения между параллельными мирами. Ведь вы можете быть точно уверенными в своей правоте и своей памяти, которая вас ещё никогда не подводила, но доказательств этому в параллельном мире вы найти не сможете, – Ченг слегка ухмыльнулся и развёл руками.
Все присутствовавшие в зале словно окаменели, сверля взглядом синьора Ху. Ченг слегка кашлянул в кулак и продолжил тему:
– Впрочем, пока что этот вопрос мало изучен, китайские учёные больше работают в другом направлении, но об этом чуть позже. Сейчас же – главное. А оно заключается в том, что если, к примеру, я прохожу сквозь Врата, то мой двойник в мире, где я выйду, автоматически заменяет меня в моём мире, откуда я пришёл. При этом он вообще не осознаёт своего перемещения и того, что он теперь живёт не в своей реальности. Поэтому он и может замечать некоторые детали, которыми мой мир отличается от того мира, откуда он вылетел, грубо говоря. Как я уже говорил, миров существует бесконечное множество, так что если кто-то путешествует из нашего мира, то можно с лёгкостью предположить, что кто-то путешествует и из любого другого мира. И именно это и создаёт весь хаос с двойниками и вызывает эффект Манделы. В этой реальности вы можете даже и не знать о Вратах, но кто знает, как дальше пошла ветвиться реальность от принятого, например, десять, сто или тысячу лет назад решения? Может, один из ваших двойников прошёл в своём мире сквозь Врата и вышел в вашей родной реальности, тем самым автоматически забросив вас в тот мир, откуда он держал свой путь? Слишком запутано, не правда ли? – рассмеялся Ху.
Я перевёл взгляд на Софи – её сверх нормы сосредоточенное выражение лица действительно вызывало улыбку. Пожалуй, Ченгу стоило громадных усилий сохранять серьёзное выражение лица, наблюдая перед собой такие же, как у Софи, напряжённые лица людей, будто находящихся в трансе. Однако Ченг быстро вернул себе серьёзность, чтобы продолжить нас ошарашивать:
– Есть и ещё кое-что забавное, дамы и господа... Кроме всего вышесказанного, если я пройду сквозь врата, то я окажусь в прошлом. Минимальный скачок во времени – семь лет, максимальный пока неизвестен и, скорее всего, зависит от возраста путешественника. То есть, пройдя Врата в нашем, 2025-ом, году, я не смогу выйти в параллельном мире в том же 2025-ом. Вы понимаете, о чём я? Человек, прошедший Врата, в отличии от вынужденно перемещённых двойников, сохраняет своё сознание и память! То есть он может влиять на последующие события и фактически менять дальнейший ход истории, если он знает, к чему могут привести те или иные решения, которые уже были приняты в его родном мире. Каждый из вас жалел о сорвавшейся сделке? Что если бы вы могли попасть в прошлое до этого печального события, при этом зная наверняка, что стало причиной сорвавшейся сделки? Конечно же, в этот раз вы провернули бы всё, как надо! Да, ваш новый мир немного отличался бы от предыдущего, но, по сути, ничего серьёзного и критичного. Однако, любые изменения в прошлом так же влияют на окружающую нас действительность. Вчера господин фон Бредов мог лечь спать с уверенностью, что Германия проиграла Вторую Мировую Войну, а утром, из-за чрезвычайно успешных действий одного из путешественников между мирами, внезапно обнаружить, что он живёт не в Гданьске, а в Данциге. И уверенность Вольрада в том, что реально, а что нет, будет оспариваться в ближайшей психиатрической клинике, потому что даже в самых завалящих школьных учебниках будет указана информация, подтверждающая уже кем-то изменённую в прошлом окружающую вас реальность. Впрочем, не все люди замечают эти перемены, и мы, к сожалению, пока не знаем, почему так. Возможно, что дело в личном опыте каждого, как в случае с эффектом Манделы – каждый замечает только то, про что он хорошо был осведомлён.
К слову сказать, все великие полководцы, военачальники, политические и религиозные деятели – пришельцы из параллельных миров, прошедшие через Врата Шамбалы с одной лишь целью – творить успешное альтернативное будущее вокруг себя. Только во время Второй Мировой Войны через Врата прошло четыре германских, три советских, две американских, британская и японская экспедиции в надежде переиграть друг друга на мировой арене и перестроить под себя будущее хотя бы в параллельном мире. Многочисленные экспедиции тайных обществ также ищут этот город в горах Тибета. Но без нашей помощи им ни за что не найти его расположения. Поэтому, если им удаётся договориться с нашим правительством, то они проходят Врата. Если они и несут какой-то вред, то несут его как раз из нашего мира в другой, – Ченг снова ухмыльнулся.
– Китайцы до недавнего времени просто изучали этот вопрос, выступая в роли эдаких швейцаров, и требуя в качестве платы от путешественников меж мирами лишь определённую помощь нашему государству, которая позволила бы нам выйти на новые технические уровни развития здесь и сейчас или создавая Китай великим в параллельной реальности. Последние десять лет миры стали пересекаться всё чаще, и в нашей реальности воцаряется хаос. Мы предполагаем, что и в остальных мирах так же. Причины же этого нам предстоит ещё выяснить.
Ху на мгновение умолк, и я буквально почувствовал, как в воздухе начинает мрачно витать буря...
– Неделю назад Си Цзиньпин и наше правительство всё же отдали приказ о перемещении китайской группировки войск и прикомандированных к ним определённых специалистов в параллельные миры. Я думаю, что цель этой операции и так всем понятна и мне разъяснять не стоит? – уверенно произнёс Ченг.
В зале сохранялось молчание – собравшиеся просто не верили своим ушам.
– Я уполномочен вам заявить, что мы сейчас берём под контроль ход истории, устраняя и структурируя хаос, добиваясь доминирования нашей цивилизации в нашем времени и, по возможности, в параллельных мирах. Китайское экономическое чудо и наши передовые разработки, полученные в качестве платы за проход, померкнут перед тем, что мы сможем сами для себя сделать, зная ход истории.
Например, Китай может изобрести ядерное оружие раньше других стран, если мы отправим сквозь Врата наших физиков-ядерщиков, которые выйдут в начале двадцатого века. При этом они будут обладать всеми современными знаниями. Кроме того, нынешние ядерные державы так и не добьются успеха в своих программах в этом направлении, если вместе с нашими ядерщиками сквозь Врата отправятся представители спецслужб, заданием которых будет саботаж работ по ядерным программам в других странах. Опять же, имея на руках современные сведения и исторические документы – это не проблема. Похоже, Государственный совет КНР в других мирах думает так же, отправив отряды из своих миров. Так что уже сейчас вы начинаете наблюдать искажения нашей реальности. В частности, недавно сяньшэн Таманян в попытках выгодно продать украденный оригинал шлема Юрия Гагарина, в котором он совершил первый полёт вокруг нашей планеты, с удивлением для себя обнаружил, что космическим первопроходцем был вовсе не выходец из Советского Союза, а космонавт Китайской Народной Республики – Зэнжонг Тан. И это только начало. Мы не знаем, в какое время и куда попали наши ребята, а я лично не владею информацией, какие перед каждой из наших групп ставились задачи Центральным комитетом партии. Так что, возможно, завтра утром наш друг Гурген обнаружит, что Москва – один из окружных центров Китая, а не столица России, – громко рассмеялся Ченг, просто-таки разорвав гнетущую тишину в клочья.
– Да это просто возмутительно! – с русским акцентом прохрипел на английском языке весьма упитанный мужчина с седыми усами. – Если вы немедленно не извинитесь, то я за себя не ручаюсь!
В этот момент в зале распахнулись двери, за которыми стояли вооружённые солдаты.
– Не горячитесь, Гурген, – спокойным тоном сказал Ченг, – Все, кто сейчас потеряют голову от этой информации, живыми отсюда не выйдут, – китаец аккуратно указал на, стоявших на изготовке, солдат.
Таманян резко замолк, злобно сверкнул глазами и весь побагровел, нервно крутя пальцами за ножку свой пустой бокал. Ху немного выждал, после чего махнул рукой солдатам:
– Соуйоу лиангхао!
Военные, как будто с недоверием, опустили штурмовые винтовки и аккуратно снова прикрыли за собой двери. После этого Ченг продолжил на английском:
– Моя задача вас проинформировать от лица китайского правительства и только! И точно такие же собрания сейчас проходят для литераторов, историков, учёных и людей прочих родов деятельности, чьё профессиональное мнение имеет вес в мировом обществе. Просто вы все, – Ху обвёл рукой всех присутствующих, – должны теперь чётко себе отдавать отчёт в том, что выше ваших знаний теперь стоит наша новая реальность. От этого и отталкивайтесь во всех своих сделках и комментариях прессе, если вдруг такие понадобятся. Вы можете быть уверенным, что эта работа, – Ченг указал на висящую на стене картину, – итальянского мастера конца девятнадцатого века. Но если в нашей новой реальности она будет числиться холстом начала двадцатого века, то это и будет являться истиной, с которой вы должны просто согласиться, а не устраивать смуту в прессе и на конференциях. Продолжайте заниматься своим делом и помните то, что я вам сейчас сказал. Иначе вам же хуже.
Ченг Ху резко допил свой бокал, подошёл к столику и поставил его на общий поднос:
– Больше не смею никого задерживать, вы можете вернуться к своим делам. Все, кроме той четвёрки, которую я уже назвал. С вами хотят поговорить другие люди.
Мадемуазель Мортемар испуганно вцепилась мне в запястье.
– Всё хорошо, синьорина Софи. Дождитесь меня, я скоро, – еле прошевелил я онемевшими губами...